– По тонкому льду счастия хожу – Эта строчка из стихотворения Набокова выражает суть моей жизни с января 1961 года - жизни полной изумления, радостей, огорчений - до января 2001 года, когда все кончилось.

А начиналось все с покупки путевки в туристическую поездку на три недели в Чехословакию и Польшу для катания на горных лыжах. Обычно в такие поездки собирались любители – горнолыжники, знакомые по работе, по походам, и, конечно, связанные любовью к лыжам. Появление в компании туристов нового человека вызвало оправданный интерес. Незнакомец был высокого роста, чуть сутуловатый, поражало противоречие между молодым лицом и копной седых волос. Но больше всего привлекал внимание умный, ироничный, чуть отрешенный взгляд серых глаз. Новичок представился - Александр, Саша, Чудаков.

Каждое утро мы поднимались в горы, в царство снегов, ослепительного солнца, и скалистых вершин, уходящих в небо. Там наступала другая жизнь. Тебя охватывало чувство отрешенности от всего привычного. Там был совершенно другой мир. А вечерами, уставшие, но веселые, мы собирались вместе, шутили, играли в карты, пели под гитару. Физические нагрузки были приличные, но вполне терпимые, а вот экипировка доставляла массу хлопот и неудобств. В начале 60х годов не было ни хороших лыж, ни ботинок, ни палок, ни прочего удобного и прочного снаряжения. Массовый горнолыжный спорт только начинал развиваться в СССР.

Однажды на привале Саша вскользь заметил что у него, вероятно, в ботинке гвоздь. Мы заставили его разуться, оказалось, что ботинок полон крови. Даже меня, работавшую во время войны в госпитале, поразили его невозмутимость и редкое терпение. Кое-как перевязали, все обошлось. И еще один нестандартный поступок новичка удивил всю компанию. В то время выезжающим за рубеж меняли почти символическую сумму дензнаков. Все мы старались потратить их на что-то " экзотическое", чего в Союзе не было. Я, например, купила замечательные лыжные палки. А он принес на общую вечеринку бутылку бургундского вина и коробку конфет, потратив всю свою валюту.

Время шло, дни летели, и как-то так получилось, что мы с ним стали проводить много времени вместе на лыжах, а вечерами гуляли по чудесному курортному городку Закопане. Пропускали "спевки" группы, что вызывало неодобрение руководства. Отрыв от общества не поощрялся, всё должно было быть на виду. Саша казался мне необычайно красивым. Его одухотворенное лицо напоминало мне иногда Блока, иногда Леонардо. По широте знаний, по умению делиться ими с собеседником я ощущала необыкновенную гармонию его личности и мысленно причисляла его к легендарным героям средневековья – ученым и алхимикам. Только алхимией его была физика, которую он любил всегда и больше всего. Слушая его рассказы о мироздании, я думала, как, наверное, ему нелегко жить. Казалось, что он сейчас здесь со мной и одновременно в других мирах.

В последний день поездки, уже в Кракове, я поняла, что судьба одарила меня встречей, о которой можно только мечтать всю жизнь. Меня охватил страх перед тем, что надвигалось. Огромное чувство перечеркивало привычное, устоявшееся существование.

Мы встретились в возрасте далеко за тридцать, имея каждый своё прошлое. Я была замужем, имела двух детей, у Саши был сын. Но жить дальше без этого, не по годам мудрого, и вместе с тем по-детски наивного и простодушного человека стало вдруг невозможным. Когда спускаешься с гор, то трудно на равнине – никак не можешь надышаться. Так было и с нами. Прошло около полувека. Наверное, ни к чему размышлять о жизни в сослагательном наклонении – "если бы"....

Мой муж, которого я оставила, изменив свою жизнь, не пожелал меня видеть все эти десятилетия. Но ни разу я не пожалела о сделанном тогда шаге и очень благодарна всем, кто не осудил, а понял нас. Через два года на свет появилась наша общая дочь Катюша, так похожая на отца лицом, образом мышления, и у которой теперь пятеро своих детей.

К моменту нашей встречи Александр Евгеньевич Чудаков, а в дальнейшем Саша, Сашка – прожил вполне благополучную жизнь. "Беспартийный, морально устойчив, женат два раза, имеет сына", - так говорилось в характеристике, выданной ему в институте для заграничной поездки. Проживал вместе с матерью и семьёй сестры. Теннис, рыбная ловля, шахматы, походы на байдарках, и, конечно, горные лыжи были его предпочтительными увлечениями.

Его отец, Евгений Алексеевич Чудаков (1890 – 1953), - академик, выдающийся советский ученый в области машино-ведения, основоположник отечественного автомобилестроения, происходил из разночинцев города Плавска, что недалеко от Тулы. Те, кто помнил Чудакова – старшего, отмечали его доброжелательность, обаяние и артистизм, которые передались ему от матери Павлы Ивановны. Будучи акушеркой, что издавна считалось профессией интеллигентной, она ставила любительские спектакли и сама участвовала в них. Евгений Александрович, уже будучи студентом МВТУ, некоторое время играл в театре, но всё-таки любовь к технике победила.

Мать, Вера Васильевна (1899 – 1994), дочь профессора Московского Университета Василия Яковлевича Цингера, оставшись круглой сиротой в возрасте семи лет, была отдана в институт благородных девиц. В годы революции работала машинисткой в машбюро, где и познакомилась со своим будущим мужем. Была образована, свободно владела немецким, французским и английским языками. Хорошая пианистка, печалилась уже в старости, что в ней погибла трагическая актриса. И, конечно, "держала" дом, была главой большой семьи, до глубокой старости окруженная всеобщим уважением и любовью. А домочадцев действительно было много, за стол садилось человек 10 – 12.

В семье Саши понимали юмор, ценились хорошие шутки, розыгрыши, в дни семейных праздников ставили шарады, в которых принимали участие взрослые и дети. Очень интересной была манера обучения детей своим примером во время общесемейных трапез. Велись интересные дискуссии и каждый приглашался принять участие в ничем не ограниченном обмене мнениями. Обсуждалось всё, что возбуждало хоть какой-то интерес. Однажды у Саши возникли разногласия с сестрой матери по стихотворению Тютчева "Цицерон" (Счастлив, кто посетил сей мир....). Саша оказался прав и получил выигранные пять рублей со следующим четверостишием:

- Блажен, кто выиграл пари

У тётки с вытянутой рожей,

Пятерка, что ни говори,

И для член-корра деньги тоже.-

Но все это было позже, а первые годы нашей совместной жизни не были устроены в бытовом плане. Сашины родственники предложили нам жить вместе, но мы отказались и поселились в общежитии с минимумом удобств. Когда родилась Катя, мы переехали на дачу его родителей на Николину Гору. Вечером Саша приезжал с работы, мы топили огромную голландскую печь. Он порою ворчал, что я не прикрыла дверцу печи, а мне нравилось потрескивание дров, живой огонь, но тепло, конечно, уходило.

Дом на Николиной Горе был построен молодыми и старыми Чудаковыми в конце 20-х годов. Старинная мебель, отделанные темным деревом стены, высокие потолки. Сейчас практически всё сохранилось так, как было в те далёкие годы. Только Саша никогда не переступит порог этого дома. Понимаю это умом, а сердцем чувствую, что он здесь, с нами, под уютным теплым светом старого абажура. Как-то хочется верить, что Саша может подойти к роялю, тронуть клавиши... Кажется, что руки его коснутся книг на стеллажах, а когда осенью смотрю через застекленную дверь веранды на золотые листья клёнов, чувствую, что это наша общая красота, оставшаяся с нами навсегда.

Сегодня думается, что было у меня две жизни – одна До, и вторая После – встречи с Сашей. Не могла себе представить жизни без него. Иногда мы говорили об этом, но не очень серьёзно. Во мне жила какая-то уверенность, что всё будет как в сказке – жили счастливо и умерли в один день.

Вскоре после нашего знакомства Саша рассказал мне о своей прошлой жизни предельно откровенно. Не стал ничего скрывать, и обсуждал со мной свои сомнения и колебания относительно нашего будущего. Он считал, что если мы утаим что-нибудь сейчас, между нами уже никогда не будет полного доверия. Он оказался прав, вся наша дальнейшая жизнь была построена на этом принципе.

Саша был человеком сложным, во многом противоречивым, но его безусловная честность, порядочность, отсутствие лицемерия, трудолюбие никогда ни у кого не вызывали сомнений. Скептик в науке, консерватор в повседневной жизни, он не обращал никакого внимания на быт – это лежало вне его интересов и было полностью исключено из его жизни. Его мало волновал внешний вид, он мог годами носить один и тот же плащ, костюм, ботинки. Заставить его купить что-нибудь новое, может быть даже более удобное, было чрезвычайно трудно. Когда он приходил домой, то брал теннисную ракетку и уходил на корт в таком виде, что его мать полушутя – полусерьезно заявляла, что если он не сменит одежду на что-то более приличное, она в знак протеста ляжет на розы в неглиже. Но его вид его партнеров не смущал, и игра доставляла всем удовольствие. По утрам затемно он часто уходил на рыбалку, любил удочку, и до вылета поземки ловил на живца. Иногда брал с собой кого-нибудь из детей. Возвращались, как правило, с уловом, даже с налимами, которых теперь, увы, в Москва-реке нет.

В семье Саша был на удивление лёгким человеком. Посторонним он мог показаться равнодушным и даже суровым. На самом деле он обладал поразительным качеством – ненавязчивостью. Будучи сам внутренне свободным человеком, он возможность "быть собой" оставлял за всеми, кто оказывался рядом. Он таким родился и таким прожил жизнь. За эту возможность "быть собой" я, наверное, более всего благодарна ему. Конечно, влияние его на окружающих, взрослых и детей было бесспорным. Он любил детей, но никогда не баловал их. Если им требовалась помощь, он всегда старался объяснить, растолковать непонятное, помочь. Если же чувствовал, что в отношениях детей и внуков могут возникнуть проблемы, то мягко пытался мне что-то подсказать. Саша не делил детей на моих, его, общих – все были "наши" дети. В связи с этим не могу не вспомнить о таком эпизоде: – с 9 по 23 января 1991 года должна была быть конференция в Аделаиде (Австралия), и Саша был не против чтобы я была там вместе с ним. Но....Аэрофлот перешел на продажу билетов за доллары, которых у нас не было. И тогда я решила плыть в Австралию на грузовом судне (рейсовые туда не ходили). Единственным подходящим по времени (плыть месяц) был контейнеровоз "Новиков-Прибой" водоизмещением 200,000 тонн, уходивший из порта Восточный в первой половине декабря 1990г. И пришлось мне лететь во Владивосток, а потом на попутной машине добираться 200 км до Восточного. И тогда "наши" дети организовали для отца встречу Нового Года, ....а я в это время болталась в качестве единственного пассажира (правда, вписанного в судовую роль) где-то в море Сулы между Филиппинами и Австралией. И встреча с Сашей состоялась...., правда, с опозданием на два дня. Но плыть обратно Саша меня не отпустил, сказав "хватит". Деньги на билет в один конец достали и домой полетели вместе.

Главным в воспитании детей Саша считал не разговоры и не назидания, основой воспитания для него был поступок. Помню, однажды мы ехали на дачу. Стояла невыносимая жара. Катя, которой было лет семь, начала хныкать – очень хочется пить. Мы остановились и отец купил в ларьке бутылку воды, но не дал ребёнку пить, а поставил бутылку рядом и сказал – Я купил воду, но человек отличается от животного тем, что может потерпеть. Мы скоро приедем. – Это прозвучало спокойно и рассудительно. Думаю, что хотя это и было жестоко, но такой урок стоит многих увещеваний и нотаций. Отец, если разобраться, давал дочери возможность ощутить себя человеком, уважать себя как личность. Он умел вести себя с детьми не теряя своего и не унижая их достоинства.

Саша никого никогда не нагружал своими проблемами, эмоциями, но если была возможность сопереживания, то всегда это делал и приходил на помощь. И коль уж он сталкивался с чем-то, то ему всегда надо было дойти до сути, и он требовал этого от других. Так, он помог мне когда-то с подготовкой первой лекции по курсу теории автоматического управления, который мне предложили читать в нефтяном институте им. Губкина. И хотя курс этот был частью моей профессии, я только тогда поняла, как надо готовить материал, как поставить вопросы; поняла, что суть изложения должна быть как ниточка, которая разматывается, и логика должна быть понятна и интересна студентам.

В первые годы нам часто приходилось расставаться. У него была работа, связанная с длительными командировками в Крым, а я летом ездила на сборы и соревнования по парусному спорту, которым я серьёзно занималась много лет и многократно выигрывала первенство СССР, Москвы, ВМФ. Саша приезжал к нам в Ригу и в Таллин, и даже купил бинокль, чтобы видеть наш экипаж в гонках. Ещё он пытался помогать нам готовить яхту к соревнованиям, но тренерский совет почему-то был не в восторге от его инициативы, и его просто "отлучили". Конечно, настройка судна и такелажа процесс сложный, основанный на опыте и интуиции, но я уверена, что если бы у него было больше времени, он обязательно освоил бы это так же хорошо, как всякое дело, которым занимался.

У Саши были и домашние дела. Не могу сказать, чтобы он любил ими заниматься, скорее это была для него необременительная обязанность, с которой он справлялся достаточно легко. Он не любил посторонних "умельцев" и предпочитал всё делать сам. И поэтому он был у нас единственный и настоящий "мужик", постоянный и надежный, один на всю семью, (хотя были и другие особи мужского пола). Иногда он разрешал кому-нибудь из домашних себе помогать. С ним было интересно всё: налаживал ли он домашний телескоп, занимался ли ремонтом автомобиля, чинил ли сантехнику, утюг, часы; плотничал ли, делая лестницу на второй этаж дома – всё это было творчеством, а не рутиной. А сколько он изобретал интересного, чего в то время просто не было: горелку для старого угольного котла, переделанную впоследствии для газа с высоким КПД; систему для измерения температуры на даче и регулирования её по занятой телефонной линии связи; устройство, автоматически включающее обогрев двигателя автомобиля за час до выезда; обогрев пола в комнате у матери (самой холодной в доме); попытка обеспечить дом горячей водой на базе отопительного котла (сейчас это так называемые двухконтурные АГВ). К сожалению, образовался только слабый ручеёк еле теплой воды, вытекающей из крана. Говорил, что не учел точно скорость воды, проходящей по контуру внутри котла. Теперь осталось несколько труб (на которых можно что-то сушить), называемые "нашим атомным реактором". На участке рядом с дачей ещё и сейчас стоит сарай под интригующим названием "шале", где до сих пор хранятся его инструменты. Кроме них там находится по меньшей мере половина ФИАНовской свалки деталей – это всё сперва было в Москве на Ленинском проспекте, а потом перекочевало на дачу. Эти маленькие изобретения развлекали Сашу так же как и пасьянсы, которые он любил раскладывать поздними вечерами, считая, что это хорошая тренировка ума и в своём роде тесты. И никогда, в отличие от меня, не "передергивал". Здесь он был педантом.

И уж совсем безграничным педантом Саша был во всём, что касалось работы. Раз и навсегда он вывел для себя этические правила и никогда их не нарушал. Никогда не принимал участия в так называемых общественно-политических "играх", и никогда не работал на войну, хотя предложений было достаточно. Физик – экспериментатор, он считал, что неприлично повторяться, и на симпозиумах и конференциях должно докладывать лишь о новом, что удалось сделать. Огорчался, если видел в каких-то работах попытки подогнать полученные результаты под желаемые. Работал он с постоянным коллективом единомышленников. Его ученики и сотрудники, которых он называл "ребята", приходили к нему со студенческой скамьи, только что получив дипломы. Они взрослели и старели с ним вместе. "Школа Чудакова" занимала определенное место в мировой физике. И хотя сотрудники его лаборатории не всегда имели машины, дачи, и их заработная плата не всегда соответствовала их квалификации, люди от него не уходили. В свою очередь он старался любыми путями обеспечить для своих "ребят" приличный уровень жизни.

За всё время только один человек, получивший у него степень доктора наук, уехал по контракту за рубеж на несколько лет (у него были для этого личные основания). Но когда он вернулся, Чудаков не взял его обратно. Верный и преданный работе, он не захотел быть вместе с тем, кто единожды изменил общему делу. У него были высокие требования к сотрудникам лаборатории, и если они защищались, то диссертации были действительно значимыми, и люди становились настоящими специалистами. Впрочем, уровень тех, кто по каким-то причинам не хотел "остепеняться", был ничуть не ниже.

Больше тридцати лет нашей жизни были связаны с нейтринной обсерваторией, которая находилась в Баксанском ущелье, в Приэльбрусье, на Кавказе. Там и сейчас ведутся исследовательские работы. Как в Москве, так и на Баксане все эти годы в нашей семье звучали слова, связанные с работой: фотоны, нейтрино, искусственные спутники Земли, внешние радиационные пояса, Лебедь, Х-3, монополь, ШАЛ, кварки, гамма-лучи от внеземных источников, черные дыры, сверхновые звезды – всё это было как музыка – изумительным и влекущим. И всё это понимал мой "золотой мальчик" (так я про себя называла Сашу).

На Баксане мы обосновались основательно, это действительно был наш второй дом. Саша уходил на работу, а я занималась хозяйствoм, ездила в Шырныауз на рынок, караулила привоз в посёлок чудесного свежего хлеба местной выпечки, который развозили по ущелью раз в 2-3 дня. В общем, была при деле. Иногда Саша брал меня с собой в лабораторию в качестве подмастерья. Как-то в холодный мартовский воскресный день он часов восемь продержал меня на улице, используя в этом качестве для наладки и запуска мотор-генератора.

В 1977 году мы перегнали на Кавказ наш автомобиль, чтобы Саша был "независим" в средствах передвижения. Жилые дома, столовая, почта были на плато, а "работа" внизу. Это создавало некоторые сложности с передвижением, тем более если учесть, что Саша был намного старше всех, а подъём и спуск по "козьей тропе" – самому короткому пути – был просто опасным для жизни. Кроме того, нам хотелось кататься на лыжах. Эльбрус и Чегет были примерно в 20 км от нас, а транспорта (кроме редко ходящего автобуса вдоль реки Баксан) просто не было.

Горы, как и прежде, притягивали нас своей величественной красотой: Эльбрус с его широкими снежными полями, устрашающие лавиноопасные склоны Чегета, бугры...скорость на спуске...колючий снег в лицо... ощущение полёта...и, наконец, выкат к подъёмнику. Кончили мы кататься уже в конце восьмидесятых, но помнили все трассы спуска и много лет спустя.

Все эти годы к нам часто приезжали наши дети, родственники, и просто друзья. Так было приятно принять их в нашем жилище, а уж в спальных мешках места хватало всем. Однажды на Баксане случилось землетрясение. В это время у нас гостил посол Великобритании с женой, детьми, и внуком. Все дружно выскочили на единственную улицу посёлка, где людей оказалось больше, чем на демонстрации. Слава Богу, всё обошлось.

Следующим "землетрясением" стали 90-е годы. Ко многим событиям этого времени Саша относился достаточно скептически. В начале девяностых все от мала до велика сидели у телевизоров, очаровывались небывалыми речами и цветистыми посулами о счастливой и свободной новой жизни. Принимая всё за чистую монету, мы надеялись, верили, ждали... Помню, мы ехали на машине и я восторженно слушала по приёмнику выступление очередного "героя дня". Меня неожиданно поразил спокойный Сашин комментарий, сказанный с насмешливым сожалением – Дорогая, как ты не понимаешь – ведь это всё слова, слова, слова… До сих пор удивляюсь, как он мог чувствовать и предвидеть, каким образом изменится наша жизнь, в каком загоне окажется наша наука в ближайшие десятилетия.

Думаю, что всё случившееся, и ещё гибель его самого талантливого ученика и сотрудника, и, без преувеличения, "духовного сына" Саши Воеводского ускорило болезнь и кончину моего мужа. В последние годы он был уже другим человеком. Может быть память и сознание заблокировала болезнь, а может быть в какой-то момент он сам позволил себе уйти от всего того, что он не мог понять и принять в жизни.

Когда я вглядываюсь в своих внуков и узнаю знакомые чёрточки – взгляд, жест, интонацию - всегда думаю о том, какое счастье мне выпало в жизни быть рядом с этим замечательным, умным, чутким и красивым человеком.

Эти страницы озаглавлены "Встреча...". Александра Евгеньевича нет, но расставания не было. Мы будто продолжаем быть рядом. Мысленно он всегда со мной – не воспоминаниями, а общими делами и планами, воспитанием внуков, размышлениями обо всём, с чем сталкиваюсь сегодня, что хочу понять и осмыслить. Ведь когда мы будем снова вместе, мне предстоит держать ответ не только за написанное здесь, но и за всё содеянное в жизни.

М.Н.Чудакова